– Нет. – Кам суёт в рот кусочек говядины. Заставляет себя успокоиться и говорить нормальным языком. – Я имею в виду: неважно, сколько вы за меня заплатили. Если я не оправдаю ваших надежд, плакали ваши денежки.

Сенатор всё ещё в недоумении, но генерал кивает:

– Вы хотите сказать, что мы купили кота в мешке.

Кам проглатывает очередной кусок.

– Золотую звезду генералу.

Сенатор и военный переглядываются и неловко ёрзают. Вот и хорошо. Именно этого ему и надо.

– Но если я буду делать то, что вы хотите, все получат желаемое.

– И мы опять там, с чего начали, – говорит Бодекер. Терпение его заметно истощается.

– Зато теперь мы по крайней мере понимаем друг друга.

Кам обдумывает ситуацию. Бросает взгляд на Роберту – та едва руки не заламывает в ожидании его решения. Затем он поворачивается обратно к высоким чинам:

– Порвите ваш контракт с «Гражданами за прогресс». Аннулируйте его. А потом я подпишу свой собственный контракт, согласно которому буду делать всё, что вам от меня надо. Тогда получится, будто я это решил сам, а не вы меня купили.

Все трое, похоже, сбиты с толку.

– А это возможно? – спрашивает сенатор.

– Ну-у, чисто технически он пока ещё несовершеннолетний… – тянет Роберта.

– Чисто технически я вообще не существую, – напоминает ей Кам. – Не так ли?

Нет ответа.

– Значит, – говорит Кам, – сделайте так, чтобы я существовал на бумаге. И на той же самой бумаге я подпишусь и отдам свою жизнь в ваше распоряжение. Потому что это будет мой выбор.

Генерал смотрит на сенатора, но тот лишь пожимает плечами. Тогда Бодекер поворачивается к Каму и произносит:

– Мы подумаем над этим и вернёмся к нашему разговору.

• • •

Кам стоит в своей комнате в вашингтонской квартире, уставившись на закрытую дверь.

В этот таунхаус он возвращается после своих многочисленных встреч и конференций. Роберта называет это «возвращаться домой» . Но у Кама нет чувства, что это его родной дом. Усадьба на Молокаи – вот где дом, а он там не был уже несколько месяцев. Он подозревает, что вернуться туда ему не позволят. Это всё же были для него больше ясли, чем резиденция. Именно там его собрали. Именно там он узнал, кто он такой, и научился управлять своим «внутренним сообществом» .

Генерал Бодекер при всей своей неприязни к слову «бёф», которым обзывают кадетов, в отношении Кама не считает нужным прибегать к эвфемизмам и называет его «внутреннее сообщество» просто «кусками».

Кам не знает, кого презирать больше: Бодекера за то, что купил его плоть; «Граждан за прогресс» за её продажу или Роберту, чья воля сделала возможным его, Кама, существование. Кам по-прежнему стоит и смотрит на закрытую дверь. На ней, то есть в стратегически точно рассчитанном месте, чья-то неизвестная рука развесила полную парадную форму морской пехоты – сияющие пуговицы, наглаженные стрелки… Нарядно, как сказала бы Роберта.

Что это – угроза или приманка?

Кам ничего не говорит Роберте о форме, когда спускается вниз на ужин. Со времени встречи с сенатором и генералом на прошлой неделе они ужинают у себя в таунхаусе – так важные персоны наказывают их, выражая своё к ним безразличие.

В конце ужина экономка вносит серебряный чайный сервиз и помещает его на стол. Роберта, урождённая британка, не может жить без Эрл Грея.

За чаем Роберта и преподносит Каму свою новость.

– Мне нужно тебе кое-что сообщить, – говорит она, пригубив чай. – Но обещай, что будешь держать себя в руках.

– Хорошенькое начало для разговора, – отзывается он. – Попробуй ещё раз. И чтобы с улыбками и звоном майских колокольчиков.

Роберта набирает побольше воздуха, ставит чашку на стол и произносит:

– Суд отклонил твоё прошение о праве собственноручной подписи на документах.

Кам едва не выворачивает обратно всё, что съел, но овладевает собой.

– Значит, по мнению суда, как личность я не существую. Ты это имеешь в виду? Что я просто объект, как вот эта ложка? Или я больше похож на чайник? – Он бросает ложку и хватает чайник. – Да, правильно. Стоит себе чайник, исходит паром, и никого его пыхтенье не интересует!

Роберта отталкивается от стола – ножки стула со скрежетом едут по полу.

– Ты обещал держать себя в руках!

– Ничего подобного! Ты просила, но я ничего не обещал!

Он грохает чайником о стол, и плеснувший из носика Эрл Грей заляпывает белую скатерть. Экономка, ожидающая в сторонке, в испуге ретируется.

– Это всего лишь юридическое определение, только и всего! – убеждает Кама Роберта. – Ну и что, что они не признают тебя самостоятельной личностью! Я, например, точно знаю, что ты – нечто большее, чем считают эти крючкотворы!

– Потогонное предприятие! – шипит Кам, и на этот раз даже Роберта не может догадаться, что он имеет в виду. – Твоё мнение ничего не значит, потому что ты всего лишь швея на конвейере, стачавшая меня из кусков!

Негодование вздымается в ней, словно океанский вал.

– О нет, я не просто швея!

– А кто?! Скажешь, что ты моя создательница? Может, я должен псалмы тебе петь? Или ещё лучше – может, мне вырвать своё украденное сердце и возложить на твой алтарь? !

– Прекрати!

Кам весь сжимается на стуле – перекрученный клубок нервов, ярость, направленная на всех и вся.

Роберта пытается высушить своей салфеткой пятно растекающегося по скатерти чая – задача невозможная. Каму приходит в голову странная мысль: если бы скатерть по закону наделили правами личности – ей бы понравилось, что какая-то салфетка пытается забрать у неё законную добычу – чай?

– Я хочу кое-что показать тебе, – говорит Роберта. – И когда ты увидишь это, тогда ты, возможно, посмотришь на всё несколько иначе.

Она поднимается, уходит на кухню и возвращается с ручкой и чистым листом бумаги. Сев за стол рядом с Камом, она отворачивает скатерть и кладёт лист на сухой участок стола.

– Напиши здесь своё имя.

– Чего ради?

– Увидишь.

Каму неохота спорить. Он берёт ручку и аккуратно выводит «Камю Компри» .

– Хорошо. А теперь переверни листок и напиши снова.

– Да к чему всё это?

– Сделай одолжение.

Кам переворачивает бумагу и собирается писать, но Роберта останавливает его:

– Не смотри. На этот раз, когда будешь писать, гляди на меня. И говори мне что-нибудь.

– Что говорить?!

– Да что в голову придёт.

Кам вперяется взглядом в Роберту и пишет своё имя, одновременно выговаривая подходящую цитату из своего тёзки: «Желание быть правым – признак недалёкого ума». Затем он вручает листок Роберте.